"Однажды попала в больницу по поводу диабета. В коридоре увидела Шостаковича и завопила: "Какая радость вас видеть".
Страшно смутилась, и мы оба рассмеялись. Он мне тоже обрадовался.Спросил, люблю ли я музыку. Я ответила: если что-то люблю по-настоящему в жизни, то это природа и музыка.
Он стал дальше спрашивать:
- Кого вы любите больше всего?
- Я люблю такую далекую музыку. Бах, Глюк, Гендель...
Он с интересом стал меня рассматривать.
- А оперу любите?
- Нет, кроме Вагнера.
Он опять посмотрел. С интересом.
- Вот Чайковский, - продолжала я. - написал бы музыку к "Евгению Онегину", и жила бы она. А Пушкина не имел права трогать. Пушкин - сам музыка... Не надо играть Пушкина... Пожалуй, и читать в концертах не надо. А тем более танцевать... И самого Пушкина ни в коем случае изображать не надо. Вот у Булгакова хватило такта написать пьесу о Пушкине без самого Пушкина.
Опять посмотрел с интересом. Но ничего не сказал.
Я рассказала ему, как мы с Ахматовой слушали знаменитую "ленинградку" в Ташкенте, в эвакуации, как дрожали обе, слушая его гениальную музыку. В ней было все: было время наше, время войны, бед, горя. Мы плакали. Она редко плакала.
Рассказывала, с каким волнением слушаю 8-й квартет, как потрясла меня его музыка.
Был он таким тихим, кротким. Однажды поднял рукав пижамы, показал тонкую руку ребенка, сказал: "Посмотрите, что стало с моими руками". Жаловался, что к нему не пускают внуков, что смотрит на них в окно, а хочется с ними побеседовать, слушать их. "Ведь они так быстро растут", - говорил он печально.
И теперь, когда смотрю на его фото с доброй, ласковой надписью, хочется плакать.
Я не имею права жаловаться - мне везло на людей."
Фаина Раневская
TEREF