Известен исторический факт, что средневековые женщины из высшего общества подкладывали себе под одежду подушки, чтобы выглядеть потолще. Сейчас это кажется смешным, но в то время бытовало мнение, что красота дамы определяется пышностью ее фигуры. Кроме того, это было показателем достатка и статуса.

Картины с пышными женскими фигурами появились в живописи в начале XVII века. Но героини полотнен фламандского живописца Питера Пауля Рубенса имели более объемные формы нежели у современников. В истории искусства даже появился термин «Рубенсовская женщина». А многие наши современники вульгарно называют его «художником, писавшим жирных голых баб». Но это оценочное суждение основано на полном незнании культуры живописи.
Искусствоведы придерживаются мнения, что Рубенс изображал пышных женщин не только отдавая дань моде того времени, а признавая круг - базовым элементом женской фигуры. Действительно, линии живота, бёдер и даже ножных икр изображенных им женщин, вписываются в круг. (Что отдаленно напоминает поиски идеальных пропорций тела на рисунке Леонардо да Винчи «Витрувианский человек»). Это подтверждал и трактат «Теория человеческой фигуры», написанный самим Рубенсом.

Почему же он лучше, чем какой-либо другой живописец в истории, изображал «живую плоть»? (До него только Тициан, а после - только Ренуар, могли сравниться с ним в этом). Рубенсовское изобилие плоти можно понять, только учитывая, что он был величайшим религиозным художником своего времени. Так, пышности женских фигур на картине «Три грации» не что иное, как гимн благодарности за изобилие земных благ, воплощающий «то же бесхитростное религиозное чувство, которое воплощают снопы пшеницы и груды тыкв, украшающие деревенскую церковь во время праздника урожая».
«Рубенсовские женщины» представляют более оптимистический взгляд на природу, нежели античный. (Сравните с «Тремя грациями» Рафаэля).

Более того, в мировоззрении Рубенса вера Христова и сюжет триумфа святого Причастия были едины с верой в природный порядок вещей и цельность всего мироздания. Иными словами, мир мог быть постигнут путём персонификации, а человек ощущал в себе непосредственную причастность к мировым процессам.