Никто не хотел устраиваться к Павлу Зорину — старику-миллионеру, которого давно прозвали «бронзовым». Он был крепким, грубым и внешне почти не изменился с шестидесяти. Только ходил теперь медленно, с палочкой, и в доме стояла тревожная тишина, как перед бурей.
Он сменил более двадцати сиделок. Одни сбегали в слезах, другие — в истерике. «Стерв боюсь больше, чем смерти», — говорил он медсёстрам, и смеялся своим скрипучим смехом.
Анна пришла к нему не от хорошей жизни. После развода и смерти сына она годами выживала: сначала уборки, потом больница, потом — эта вакансия.
Платили хорошо. Но каждый шаг — будто по минному полю. Зорин придирался ко всему: «Зачем вы так хлопаете дверью?», «Каша холодная!», «Вы нюхаете мои лекарства?»
Анна не оправдывалась. Просто делала своё. Тихо, просто, по-человечески. Варила бульоны, протирала полы, вечером читала ему Чехова. Иногда — Пастернака. Он слушал молча.
Прошло две недели. И однажды, когда она укрывала его пледом, он вдруг сказал очень тихо:
— У меня давно этого не было.
— Чего именно? — она удивилась.
Он посмотрел на неё так, будто впервые видел:
— Чтобы кто-то обо мне заботился… не потому что надо, а потому что умеет.
Анна промолчала. А он отвернулся к окну.
В ту же ночь он вызвал её кнопкой. Она прибежала — сердце ёкнуло: неужели?
Но он лежал спокойно. Глаза были открыты.
— Анна, сделай это, — сказал он еле слышно. — Просто… сядь рядом. И… держи меня за руку. До утра. Я не хочу умирать один.
И она села. Взяла его руку — тёплую, шершавую. И сидела. До самого утра.
Он умер под рассвет. Тихо. Без боли. Не один.
На похоронах было пять человек. Из родственников — никто. Только адвокат, водитель и пара бывших коллег.
А через неделю ей позвонили из нотариата.
— Он оставил вам дом. И записку.
«Тому, кто научил меня снова чувствовать.
Спасибо, Анна.
— П. Зорин»
Прошло три месяца.
Дом был старый, с толстыми стенами и книжными полками до потолка. Анна не меняла ничего. Лишь завела цветы на окне.
Однажды днём кто-то постучал. На пороге стоял щуплый парень в очках.
— Вы Анна? Меня зовут Лёша… Я — внук Павла Николаевича.
Она замерла.
— У него был внук?
— Мама — его внебрачная дочь. Он нас не признавал. Я узнал о нём только из письма. Вот. — Он протянул ей конверт.
Внутри была короткая записка:
«Лёше. Я был не лучшим человеком. Но в конце рядом со мной был кто-то, кто любил просто так. Найди её. Она научит тебя этому.
Не бойся жить.
— Дед»
Анна опустила письмо. Сердце сжалось.
— Заходи, Лёша. У меня осталась мятная пастила. Дедушка её обожал.
ЭПИЛОГ
Прошло два года.
На крыльце дома теперь часто сидели двое — женщина с мягкими глазами и молодой человек, который писал книгу. Не о бизнесе, не о миллионах. О людях.
Иногда Лёша читал ей вслух. Иногда — просто молчали.
А по утрам в доме пахло геранью, пастилой и свежим хлебом.
На стене у входа висела табличка:
«Ушёл не один. Остался — в ком-то другом.»