Когда-то в молодости начала читать какую-то американскую книгу по этике. Воспринималась она как задачник с формулами, в которые надо было подставить данные: в доме пожар, вы успеете вытащить только одного человека, кого будете вытаскивать: дочь, сына, мать; а если будет время вытащить двоих, то... В ужасе закрыла монографию, от этической арифметики стало по-настоящему плохо.

Недавно в Актау услышала историю... Произошла она после расстрела организаторов и участников «контрреволюционной группы Тобанияза Алниязова по спасению адаевцев» (о Тобаниязе можно прочесть в моей книге «Четыре облака»). Филипп Голощекин на заседании бюро краевого парткомитета рекомендовал ОГПУ продолжать работу по выявлению контрреволюционных элементов. Террор, конфискации, коллективизация, непосильные налоги привели к тому, что в 1931 году вспыхнуло адайское восстание. Восставшие четырежды осаждали Форт-Александровский.

Восстание было потоплено в крови войсками Красной армии и частями ОГПУ с применением артиллерии, танков и авиации. Чекистские заградотряды из станковых пулеметов расстреливали пытающихся уйти за пределы Мангистау аулы женщин, детей, стариков. Лишь немногим удалось прорваться в Туркмению и далее в Иран, Таджикистан, Афганистан. По делу о восстании к ответственности были привлечены 740 человек, расстреляны 130. Это была трагедия, от которой хан Тобанияз пытался уберечь свой народ.

На этом историческом фоне произошла история, которая не дает мне покоя. Жены раскулаченных и арестованных баев бежали из родных мест, пытаясь спасти детей. По ночам вокруг выли волки, женщины делали факелы, разжигали их, чтобы защищаться от хищников. Наверное, волки не были голодны. Большинство устремилось на юг, в Туркмению и Иран, а бабушка рассказчицы решила попытаться добраться до Гурьева (Атырау). В какой-то момент женщина поняла, что всех детей ей не спасти, нужно бросить кого-то. И она решила спасать сыновей, а дочь оставить. Переночевав в степи у какого-то кладбища, утром она усадила малышку на песок и насыпала побольше песка на подол платья. Потом с сыновьями бросилась прочь.

Женщина дошла до Гурьева, в скитаниях выжил лишь младший из трех сыновей, 1927 года рождения. Он вырос маленького роста, потому что недоедал и тяжело работал в детстве. Мать его еще раз вышла замуж и сына записала на фамилию отчима, а не репрессированного отца. Свою историю она рассказала внучке, та – своей младшей сестре Майре, а уж та – мне. Точнее, родственница рассказывала в машине историю не мне, а я слушала ее краем уха и не поняла: зачем насыпать песок на подол девочке?

Оказалось, чтобы малышка под тяжестью песка не могла встать и побежать за матерью. Так делали многие. Оставляли дочерей на произвол судьбы в безлюдных местах со слабой надеждой, что кто-то подберет, поможет. Может, кто-то действительно спасся?

Майра не знает деталей той истории, потому что и бабушка, и старшая сестра Майры умерли давно. Сама она в детстве слышала от своей бабушки, что бежали они от впадины Каракия, закопав там серебро и другие ценности. Наверное, в начале пути у них были и скот, и арба. А потом? Майра не знает, бросали девочек из-за того, что нечем было кормить, или потому, что ехать стало не на чем, а нести и сына и дочь одновременно сил не было. Детали и не важны.

Сам этот образ – маленькой девочки, сидящей на земле у могил с грудой песка на подоле между ног – мне кажется самодостаточным. О голодоморе, репрессиях, страданиях бежавших от большевизма есть много историй. Каннибализм, суицид, девочка, брошенная стае волков, чтобы спасти мальчика. Все рассказы страшны, описываемые в них события могли происходить в одно мгновенье, в бессознательном от голода и страха состоянии. А история про песок на подоле – она другая. В ней нет кровавых деталей, нет мгновения безумия. Она как наша степь – на посторонний взгляд невыразительна, хранит в себе свою тайну, свою боль. Она может стать настоящим художественным символом того, что нашему народу пришлось пережить в ХХ веке.

Длинный подол – знак женского начала. Кладбище как символ истории, памяти предков, покровительства аруахов потомкам. На Мангистау кладбища называют обычно «қауым» – «община, общество» или «әулие» – «святой», потому что все кладбища образовались вокруг могил святых. Может быть, оставляя дочерей у могил, матери надеялись на помощь святых предков? Песок – символ времени, забвения и памяти. Горсть земли или песка, будто положенная на могильный холмик, – прощание навеки. Девочка. Быть может, она была одета в красивое красное платье и шапочку, ведь она была из богатой семьи. Плакала она, тянула руки вслед уходящей матери, пыталась встать? А может, малышка не понимала, что происходит, и играла с песком, насыпанным ей на подол?

Девочка, песок, надгробие, дорога.
Мальчик продолжает род, но жизнь продолжает девочка...
express-k.kz